Неточные совпадения
Прежде чем увидать Степана Аркадьича, он увидал его
собаку. Из-под вывороченного корня ольхи выскочил Крак, весь черный от вонючей болотной тины, и с
видом победителя обнюхался с Лаской. За Краком показалась в тени ольх и статная фигура Степана Аркадьича. Он шел навстречу красный, распотевший, с расстегнутым воротом, всё так же прихрамывая.
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на
собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу на зрителей, Сонечка тоже не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок, показывая
вид, что ему было очень трудно это сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.
Не успел я ему ответить, не успела
собака моя с благородной важностью донести до меня убитую птицу, как послышались проворные шаги, и человек высокого росту, с усами, вышел из чащи и с недовольным
видом остановился передо мной. Я извинился, как мог, назвал себя и предложил ему птицу, застреленную в его владениях.
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою
собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв
вида ромба или трапеции.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и дымом в
виде винта,
собаку «en face», похожую на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Я попросил Ерофея заложить ее поскорей. Мне самому захотелось съездить с Касьяном на ссечки: там часто водятся тетерева. Когда уже тележка была совсем готова, и я кое-как вместе с своей
собакой уже уместился на ее покоробленном лубочном дне, и Касьян, сжавшись в комочек и с прежним унылым выражением на лице, тоже сидел на передней грядке, — Ерофей подошел ко мне и с таинственным
видом прошептал...
Осмотревшись, я понял причину своих снов. Обе
собаки лежали у меня на ногах и смотрели на людей с таким
видом, точно боялись, что их побьют. Я прогнал их. Они перебежали в другой угол палатки.
В десятом часу утра камердинер, сидевший в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один в своем кабинете. Все в доме принимало иной
вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней мере показывали
вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская
собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела в огонь.
Зверь, бешеная
собака, когда кусается, делает серьезный
вид, поджимает хвост, а этот юродивый вельможа, аристократ, да притом с славой доброго человека… не постыдился этой подлой шутки.
По одному
виду можно было понять, что каждому из них ничего не стоит остановить коня на полном карьере, прямо с седла ринуться на матерого волка, задержанного на лету доспевшей
собакой, налечь на него всем телом и железными руками схватить за уши, придавить к земле и держать, пока не сострунят.
Аляповатые лубки изображали их в
виде маленьких смешных полуобезьян, с хвостами крючком и с птичьими ножками, и всюду они представлялись только проказниками, то прячущимися в рукомойники, где их монахи закрещивают и запирают, то принимающими
вид девиц, то являющимися в
виде свиней, больших ящериц, змей или
собак.
— Я и сам знаю. У генерала
собаки дорогие, породистые, а эта — черт знает что! Ни шерсти, ни
вида… подлость одна только… И этакую
собаку держать?!.. Где же у вас ум? Попадись этакая
собака в Петербурге или Москве, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй… Нужно проучить! Пора…
Гиляки никогда не умываются, так что даже этнографы затрудняются назвать настоящий цвет их лица; белья не моют, а меховая одежда их и обувь имеют такой
вид, точно они содраны только что с дохлой
собаки.
Я становился обыкновенно на средине той десятины или того места, около которого вьются красноустики, брал с собой даже
собаку, разумеется вежливую, и они налетали на меня иногда довольно в меру; после нескольких выстрелов красноустики перемещались понемногу на другую десятину или загон, и я подвигался за ними, преследуя их таким образом до тех пор, пока они не оставляли поля совсем и не улетали из
виду вон.
В лесу, кустах, в камыше, высокой траве и осоке охотник почти не видит
собаки, но здесь она вся на
виду.
Стрельба выходила славная и добычливая: куропатки вылетали из соломы поодиночке, редко в паре и очень близко, из-под самых ног: тут надобно было иногда или послать
собаку в солому, или взворачивать ее самому ногами. было бить их рябчиковою дробью, даже 7-м и 8-м нумером, чего уже никак нельзя сделать на обыкновенном неблизком расстоянии, ибо куропатки, особенно старые, крепче к ружью многих птиц, превосходящих их своею величиною, и уступают в этом только тетереву; на сорок пять шагов или пятнадцать сажен, если не переломишь крыла, куропатку не добудешь, то есть не убьешь наповал рябчиковой дробью; она будет сильно ранена, но унесет дробь и улетит из
виду вон: может быть, она после и умрет, но это будет хуже промаха — пропадет даром.
Однако большая глубина снежного покрова в первый же день сильно утомила людей и
собак. Нарты приходилось тащить главным образом нам самим.
Собаки зарывались в сугробах, прыгали и мало помогали. Они знали, как надо лукавить: ремень, к которому они были припряжены, был чуть только натянут, в чем легко можно было убедиться, тронув его рукой. Хитрые животные оглядывались и лишь только замечали, что их хотят проверить, делали
вид, что стараются.
В этих словах сказывалось ворчанье дворовой
собаки на волчью стаю, и Карачунский только пожал плечами. А
вид у рабочих был некрасив — успели проесть летние заработки и отощали. По старой привычке они снимали шапки, но глаза смотрели угрюмо и озлобленно. Карачунский являлся для них живым олицетворением всяческих промысловых бед и напастей.
Во-первых, с
виду она была так стара, как не бывают никакие
собаки, а во-вторых, отчего же мне, с первого раза, как я ее увидал, тотчас же пришло в голову, что эта
собака не может быть такая, как все
собаки; что она —
собака необыкновенная; что в ней непременно должно быть что-то фантастическое, заколдованное; что это, может быть, какой-нибудь Мефистофель в собачьем
виде и что судьба ее какими-то таинственными, неведомыми путами соединена с судьбою ее хозяина.
Помню, мне еще пришло однажды в голову, что старик и
собака как-нибудь выкарабкались из какой-нибудь страницы Гофмана, иллюстрированного Гаварни, и разгуливают по белому свету в
виде ходячих афишек к изданью. Я перешел через улицу и вошел вслед за стариком в кондитерскую.
Впрочем, мальчику было не до
собаки. Грозный
вид дворника охватил его сверхъестественным ужасом, связал его ноги, парализовал все его маленькое тонкое тело. Но, к счастью, этот столбняк продолжался недолго. Почти бессознательно Сергей испустил пронзительный, долгий отчаянный вопль и наугад, не видя дороги, не помня себя от испуга, пустился бежать прочь от подвала.
Майзель торжественно разостлал на траве макинтош и положил на нем свою громадную датскую
собаку. Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости выпил рюмку водки. Дамы со страху попрятались за спины мужчин, но это было совершенно напрасно: особенно страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей головой,
собака не думала бежать, а только скалила свои вершковые зубы, когда он делал
вид, что хочет взять макинтош. Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
Если вы идете, например, по улице, вдруг — навстречу псина, четвертей шести, и прямо на вас, а с вами даже палки нет, — положение самое некрасивое даже для мужчины; а между тем стоит только схватить себя за голову и сделать такой
вид, что вы хотите ею, то есть своей головой, бросить в
собаку, — ни одна
собака не выдержит.
— И следовало бы поколотить: зачем стреляли в
собаку, — заметила Луша с серьезным
видом. — Вот чего никогда, никогда не пойму… Убить беззащитное животное — что может быть хуже этого?..
Первое время он напоминал своим
видом голодную, опаршивевшую, много битую
собаку, пугливо отскакивающую от руки, протянутой с лаской.
Тут был и окаменелый рак, и вечная борзая
собака в
виде пресс-папье; но главную роль все-таки играли разного рода вышиванья.
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился: все очень хорошо знали, что он с быстротой борзой
собаки имел обыкновение кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в
виду, о чем и сказал Егору Егорычу, как только остался с ним вдвоем.
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при
виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие
собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
Она была в синем платье и шелковой коричневой шляпе с голубой лентой. На мостовой лежала пустая корзинка, которую она бросила, чтобы приветствовать меня таким замечательным способом. С ней шла огромная
собака,
вид которой, должно быть, потрясал мосек; теперь эта
собака смотрела на меня, как на вещь, которую, вероятно, прикажут нести.
Однако я успел осмотреться вокруг себя. Большую часть избы занимала огромная облупившаяся печка. Образов в переднем углу не было. По стенам, вместо обычных охотников с зелеными усами и фиолетовыми
собаками и портретов никому не ведомых генералов, висели пучки засушенных трав, связки сморщенных корешков и кухонная посуда. Ни совы, ни черного кота я не заметил, но зато с печки два рябых солидных скворца глядели на меня с удивленным и недоверчивым
видом.
Из-под салфетки, покрывавшей стол и на которой был представлен довольно удачно город Ярославль, оканчивавшийся со всех сторон медведем, высовывалась голова легавой
собаки; драпри скатерти придавали ей какой-то египетский
вид: она неподвижно вперила два жиром заплывшие глаза на кандидата.
Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из
виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а
собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете стояли перед ним на столе, не приподнял даже головы.
— Ты обогни избу да пройди в те передние ворота, — примолвил он, — а я пока здесь обожду.
Виду, смотри, не показывай, что здесь была, коли по случаю с кем-нибудь из робят встренешься… Того и смотри прочуяли; на слуху того и смотри сидят,
собаки!.. Ступай! Э-хе-хе, — промолвил старый рыбак, когда скрип калитки возвестил, что жена была уже на дворе. — Эх! Не все, видно, лещи да окуни, бывает так ину пору, что и песку с реки отведаешь!.. Жаль Гришку, добре жаль; озорлив был, плутоват, да больно ловок зато!
— Ну, — говорит ему Опанас, — ступай теперь и не показывай
виду, пуще всего перед Богданом. Неумный ты человек, а эта панская
собака хитра. Смотри же: панской горелки много не пей, а если отправит тебя с доезжачими на болото, а сам захочет остаться, веди доезжачих до старого дуба и покажи им объездную дорогу, а сам, скажи, прямиком пойдешь по лесу… Да поскорее сюда возвращайся.
Все приняло другой
вид: если соседняя
собака затесалась когда на двор, то ее колотили чем ни попало; ребятишки, перелазившие через забор, возвращались с воплем, с поднятыми вверх рубашонками и с знаками розг на спине. Даже самая баба, когда Иван Иванович хотел было ее спросить о чем-то, сделала такую непристойность, что Иван Иванович, как человек чрезвычайно деликатный, плюнул и примолвил только: «Экая скверная баба! хуже своего пана!»
Я, удостоверившись, что стреляный волк точно издох, лег подле него во вражке, а кучеру велел уехать из
виду вон, в противоположную сторону; я надеялся, что другой волк подойдет к убитому, но напрасно: он выл, как
собака, перебегал с места на место, но ко мне не приближался.
Было темно, и не отошел он двух домов, как она потеряла его из
вида и узнала, что он идет, только по тому, что Протопопова
собака залаяла на него.
Говорили о закусках и разных удивительных блюдах с
видом заслуженных гастрономов. Потом об охоте, о замечательных
собаках, о легендарных лошадях, о протодьяконах, о певицах, о театре и, наконец, о Говорили о закусках и разных удивительных блюдах с
видом заслуженных гастрономов. Потом об охоте, о замечательных
собаках, о легендарных лошадях, о протодьяконах, о певицах, о театре и, наконец, о современной литературе.
Мелочное, бессильно-язвительное недоброжелательство землемера, тихая покорность Степана перед таинственной и жестокой судьбой, молчаливое раздражение его жены,
вид детей, медленно, один за другим, умирающих от болотной лихорадки, — все это сливалось в одно гнетущее впечатление, похожее на болезненную, колючую, виноватую жалость, которую мы чувствуем, глядя пристально в глаза умной больной
собаки или в печальные глаза идиота, которая овладевает нами, когда мы слышим или читаем про добрых, ограниченных и обманутых людей.
Не знаю, догадался ли Гаврилов о настоящей причине этого эпизода. Я отошел от угла, чтобы он не увидел устроенной арестантами лестницы, и продолжал надевать пальто на ходу. Солдат оглядывался чутко и беспокойно. Гаврилов хотел было пнуть
собаку ногой, но она отбежала так разумно и с таким
видом своей правоты, что он не пошел за ней к ее куче мусора и только задумчиво несколько раз перевел свои глаза то на нее, то на меня…
Деревянная решетка с колышками, обделанными в
виде четырехгранных пик, когда-то выкрашенная зеленой масляной краской, теперь совсем облезла, рассохлась и развалилась; пики растащили для игры в солдаты деревенские мальчики и, чтобы отбиваться от сердитого барбоса с компаниею прочих
собак, подходившие к дому мужики.
Наступило молчание. Фельдшер, дрожа и всхлипывая, дул на ладони и весь ёжился, и делал
вид, что он очень озяб и замучился. Слышно было, как завывали на дворе не унимавшиеся
собаки. Стало скучно.
Он продвигался вперед, согнувшись и смотря на неожиданного гостя совершенно с таким же точно
видом, с каким
собака смотрит на своего хозяина, зовущего ее, чтоб дать ей пинка.
— Вот то-то и есть, — перебила соседка, — слушайте же, что я вам скажу. — Тут она придвинулась еще ближе и примолвила с таинственным
видом: — Как у вас придется еще такой случай: укусит кого-нибудь бешеная
собака, вы возьмите просто корку хлеба, так-таки просто-напросто корку хлеба, напишите на ней чернилами или все равно, чем хотите, три слова: «Озия, Азия и Ельзозия», да и дайте больному-то съесть эту корку-то: все как рукой снимет.
Мы бежали что было силы за волком, но и волк и
собаки скрылись у нас из
виду.
Жена подала ему новые унты и затем с серьезным
видом подняла на палку продырявленную обувь, вынесла ее из фанзы и бросила с руганью в сторону
собак.
Надо иметь в
виду, что всякая
собака съедает больше, чем человек, и потому самый громадный груз в наших нартах составлял собачий корм.
Пока мы пили и ели, — правда, с жадностью, — этот неприветливый господин читал свою книгу с таким
видом, словно никого не было в комнате и будто это не Топпи чавкал, а
собака возилась над костью.
Зотов возмущался, негодовал, а лошадь и
собака слушали. Понимали ли эти два нахлебника, что их попрекают куском хлеба, — не знаю, но животы их еще более втянулись и фигуры съежились, потускнели и стали забитее… Их смиренный
вид еще более раздражил Зотова.
Лошадь и
собака понурили головы и с
видом виноватых направились к воротам. Лыска, вероятно, чувствуя, что она не заслуживает прощения, жалобно завизжала.